Когда началась свара вокруг публикации Подрабинека о вывеске «Антисоветская», я к тому времени свое мнение уже высказала и могла спокойно наблюдать за развитием конфликта. Мне казалось, что он, как и многие конфликты последнего времени, сдохнет через пару дней из-за отсутствия интереса: не могут же долго привлекать внимание общественности ‘юные тимуровцы’. Однако, эскалация скандала показала, что спорим-то мы вовсе не о трудных подростках, по поводу которых у всех спорящих на удивление общее мнение, не о праве господина Подрабинека высказывать свое мнение по интересующему его вопросу – и на этот счет оказалось, что у всех спорящих консенсус. Стало ясно, что мы спорим о главном – о том, что действительно стало темой наших размышлений буквально в последние несколько месяцев: о переплетении русского и советского в истории страны, каждой семьи, в личной биографии каждого. Оказалось, что это страшно важно. Видимо, пока мы с этим не разберемся, пока не распутаем этот кровавый гнойный клубок, наши ноги и будут разъезжаться, как на мокром асфальте.
Мы как дети, чьи родители развелись. Так сложилось, что жить пришлось с папой, и нам всю жизнь объясняли, что мама была дрянь и проститутка. Мы выросли, родителей уже нет, папа оказался банкротом и сам не без греха, а с мамой, оказывается, все не так однозначно:
Если отбросить нетерпимость, хамство и чувство безнаказанности в этом хамстве, проявленные оппонентами господина Подрабинека, эмоции и легкую нервозность его сторонников – если все это отбросить, то настоящая суть конфликта выражена в точности в двух текстах – в статье Николая Сванидзе и в статье Максима Кононенко.
«Мой отец прошел всю войну рядовым, закончил старшиной. Он форсировал Днепр, воевал под Курском и освобождал Будапешт. При этом он всегда не любил советскую власть и ненавидел Сталина», – это цитата из текста Николая Сванидзе. А вот, что пишет Максим Каноненко: «строителями советского режима были мои родители. Защитниками советского режима были мои деды, один из которых осенью 41-го пропал без вести под Новгородом. Я – их потомок, и ничего, кроме благодарности этим людям, я испытывать не могу. Без них не было бы меня. И никакого зла в том, как они прожили свою жизнь, я не вижу».
Приятно отметить, что я, видимо, моложе их обоих, мои родители во время войны были детьми – отец в глухой сибирской деревне, мама – в блокадном Ленинграде. Поэтому я могу говорить о дедах и об их родных братьях. Один из них воевал в Финскую, был контужен и умер от голода в блокаду. Похоронен на Пискаревке. Другой в 1937 году был арестован как враг народа, без права переписки. Третий начал войну лейтенантом, дошел до Варшавы, был ранен, успел родить сына, и скончался – больное сердце. Покойная бабушка всю войну проработала на военном заводе в Сибири, другая – в ссылке в Казахстане.
И пусть мне кто-нибудь расскажет, кого мне из них уважать, а кого – ненавидеть.
Петербургские прадеды воевали в Первую мировую, кто уцелел – погиб на гражданской, а московский – с красным бантом на лацкане агитировал студентов. Среди самых близких моих людей – потомственные дворяне, литовские переселенцы, коммунист со стажем и убеждениями. Ученые, военные, учителя, – среди них не было вертухаев, инструкторов и прихлебателей. Ни один поворот российской истории не миновал их. Я горжусь каждым из них, я сочувствую их заблуждениям.
Господин Кононенко в свое тексте называет господина Подрабинека либеральным романтиком, если это так, то это – редкое растение в наших широтах. Я, скорее, реалист, но даже я удивляюсь остервенению участников дискуссии. Я не романтик,
НО Я НЕ ХОЧУ НИКОГО НЕНАВИДЕТЬ.
Кремль.орг, 02.10.2009
