В Оксфорд мы приехали затемно и по делу. Я хотела посмотреть на птицу Додо. Единственный ее экземпляр, а именно головка, (это не считая модели в натуральную величину, но она не настоящая), находится в музее Эшмолиан, где, кстати, ее  увидел  и превратил в литературный персонаж Льюис Кэрролл.

Музей мы нашли сразу, место,  где должна находиться искомая птичка – тоже, но саму ее, как оказалось, перенесли в какое-то другое место. Испытывая законное разочарование, мы обошли со всех сторон голубую модель и окончательно расстроились, увидев рядом надпись – вот здесь должен стоять фонарь Гая Фокса.

Вдруг мы заметили огромное полотнище, на котором был нарисован  ярко-красный попугай величиной чуть ли ни в два этажа. Надпись над птицей гласила: выставка к 200-летию EdwardLear.

– Вот это удача!-  порадовала я своего спутника.- Это тот самый Lear, художник – натуралист, который  писал замечательные  греческие пейзажи. Этим летом, когда я отдыхала на Корфу,  мне попалась книга с его гравюрами и письмами, которые он писал, спасаясь на Ионических островах  от сырого английского климата.  Потом, гуляя по Корфу-таун, я обратила внимание, что там повсюду присутствуют копии с его  изящных гравюр. А письма и дневники произвели на меня впечатление великолепной литературы.

Покружив по залам, полным античных  статуй ( одна из них –  Октавиан Август- была даже раскрашена в яркие цвета), японского фарфора и кремниевых наконечников для стрел, мы поднялись на последний этаж. Узкий проход в зал украшали  рисунки  какаду, летучих мышей и розовых фламинго. Сам зал – довольно небольшой – представлял публике  не более сотни гравюр, набросков, акварелей и пару  масляных холстов,  по которым можно было проследить  нелегкую биографию художника, которого астма  и ностальгию разрывали между Лондоном и южными странами.

В центре зала стояли витрины, накрытые стеклом, и на них  были выложены альбомы с его иллюстрациями и книги.

Подойдя к первой же витрине, я вперилась взглядом в открытую книгу и замерла, как пораженная громом!

Передо мной лежало одно из первых издания « Филина и кошечки» – сборника лимериков Эдварда Лира.  Тут до меня дошло, наконец, что  Edward Lear, художник-натуралист, чьи  гравюры я рассматривала на Корфу, и Эдуард Лир, поэт, чьи  смешные и бессмысленные стишки в  чудесном переводе Маршака  я прекрасно знаю с детства – одно и то же лицо!

Жила  девица в России,

И сколько б ее не просили,

Предлагая весь мир,

Запомнить,  где Лир,

А где Лир,

Не смогла эта дура в России!

В оправдание себе могу только сказать, что лимерики я читала, конечно, в переводе, и в моей  визуальной памяти имя автора  запечатлилось в русском написании.  Дневники и подписи к гравюрам  попались мне в руки уже в оригинале, и английское имя не совпало в моей голове со своей русской версией.

Желая успокоить растрепанные чувства, мы зашли выпить горячего вина (mulledvine) в паб « Орел и дитя» (TheEagle @ Child) , где Толкиен (Tolkien)  и Кэрол (Carroll)  по вторникам сочиняли ландшафты Средиземья  и Нарнии – видимо, наперегонки. В Кроличьем зале (Rabbithall), где они обычно сиживали, мест не было. Мы развернулись и поехали в LONDON.