Те, кто издавал в советское время роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», вряд ли понимали, что значит это книга. По содержанию она ложилась в привычные каноны обличения рабства, а по сути – рассказывала советским детям, что такое христианство.
На фоне героев тогдашних книжек и фильмов, которые нескончаемо боролись, добивались, сметая все на своем пути, смирение дяди Тома, его евангельская простота и упование на что-такое, о чем ты даже не догадывался прежде, должны были вызывать удивление, раздражать: «Это же рабская покорность!» Но нет: образ старика-негра с каждым трагическим поворотом его судьбы становился все величественней. Раб делался сильнее господ, которые торговали им, как вещью.
Мне было лет восемь, когда мама дала мне в руки эту книгу. Острый сюжет, загадочная страна, сильные образы, – но больше всего меня захватывали до глубины души вот эти странные чувства, которые служили их обладателям как более сильные мотивы, чем те, о которых я слышала на уроках. Например, милосердие.
…Молодая женщина с маленьким ребенком бежит от хозяев, пытаясь добраться до северных штатов. Представьте, я не помню сюжетного хода, не помню имен, но мне врезалась в память сцена: беглянка оказывается в незнакомой семье, белая женщина, чуть колеблясь, открывает шкаф и отдает ей детскую одежду. А потом говорит мужу: «Я подумала, что наш малыш смотрит на нас с небес и радуется».
И это, представьте, читали дети, у которых главным героем был Мальчиш-Кибальчиш.
Я помню, как я добралась до главной сцены: смерти Евангелины Сен-Клер. Два сильнейших христианских образа: раб и ребенок. Девочка Ева, ей тоже 8 лет, она болеет, но принимает свое страдание с той же кротостью и терпением, как дядя Том – свое рабство.
Она умирает, и вокруг ее постели собираются все, кого она любила, родители, слуги, маленькая девочка Топси, которую она покорила своей любовью. Они в горе, но сама атмосфера более напоминает присутствие при таинстве. Я рыдала, потрясенная, так сильно, что у меня чуть не отобрали книгу. Не зная, как это называется, я запомнила – вот так выглядит христианская кончина.
Последние минуты жизни Евы, она уже почти ушла, и отец, склоняясь к ней, вдруг задает ей вопрос, не как своему дорогому умирающему ребенку, а как человеку, который уже близок к главной разгадке. –
– Ева, – просит он, – скажи, что ты видишь?
И она отвечает ему с улыбкой:
– Я вижу свет!
Никогда больше я не перечитала Хижину дяди Тома. Не потому, что руки не дошли, нет, я просто не хотела трогать взрослой рукой этот чистый евангельский свет, о котором мне, девочке, рассказала девочка Евангелина.
