Хорошо, что я вчера нормально погуляла по городу. Благостно так: солнышко светит, голландцы сидят в кафешках вдоль каналов, развернув к теплу лица, листики под ногами стелятся желтые, зеленые.

Сегодня — чистый потоп. Увидев из окна струи воды, решила идти в музей. Я и так собиралась, даже уже нашла его местоположение на карте. Оказалось, ну совсем рядом с отелем, а тут еще и дождь, короче, не увильнуть, надо тащиться смотреть Ван Гога. Или Рембрандта.

Человек я предусмотрительный. В гостиничной лавчонке приобрела зонт — вчера пожалела купить с мельницами, вот теперь и буду таскаться с черным, — теплый шарф (для тех, кто понимает: бежевый в алых тюльпанах) и смешную шапчонку с помпоном, ушками и надписью «Я люблю Амстердам». И вышла. Сразу скажу, не я одна такая умная. Очередь в музей занимала собою целую галерею, народ выстраивался в виде многократно свернутой гармошки, а конца я так и нашла.

Раз так, решила перекусить. То есть это я так говорю: «перекусить», но план был — найти какое-нибудь типичное местечко, чтобы селедка и прочие голландские радости.

Вчера, надо сказать, мне это почти удалось. Когда я заблудилась, что немудрено в этой путанице каналов, велосипедных дорожек, на которых трафик, как на международных соревнованиях, причем на скорость, маленьких улочек и вечных переходов, которых так много, что напоминают они детскую игру с подброшенным кубиком и фигурками, которые передвигаются шаг вперед — два шага назад, хотя это уже из другой оперы. Короче, вынесло меня в узкую щель между домами, которая упиралась в башенку с часами. То ли садик, то ли задний дворик, то ли пирс, — оказалось, ресторан. Вынесли мне и поставили на столик черную эмалированную кастрюльку с мидиями, сваренными в белом вине и с травами. Я и половины не осилила, хотя мидии обожаю, — те, кто мои рассказы про Грецию читал, знает.

Но почему я написала: «почти»? Потому что селедки не было!

Вот сегодня я и решила ее найти. Смело выставила зонтик вперед и двинулась навстречу мечте. А голландцы, по-моему, в обед вообще не едят. То есть еды полно, но всё сэндвичи, багеты и бюргеры. А особенно — картошка фри. У них даже через дом стоят фигурки типа садового гнома с кульком картошки в натруженных руках, или сам кулек с улыбкой, как у людоеда. И хвастливые надписи на забегаловках: мы, мол, чистим картошку сами, типа ручная работа! То есть нормальному человеку, привыкшему, чтобы первое, второе и компот, буквально негде присесть. Видимо, наедаются вечерами — не знаю, сама не ужинаю, — хотя по их внешнему виду и не скажешь, что им это вредно, видимо, едят селедку.

Так вот, такой погоды я не видела никогда. И это я, петербурженка, которую влажностью напугать — смешно пробовать. Мама моя даже специально любит гулять под дождем, и ее цитата-фаворит — про лягушку-путешественницу, которая в теплых краях предавалась воспоминаниям, как вода льет сверху на голову и тихонько стекает под брюшко. В этом месте моя подруга Ира Ратушинская, которая сама одесситка, ежится и вежливо вздрагивает.

Мало того, что дождь, — ветер заворачивал края зонтика, который я выставила вперед, как пику, и бил струями, как из водяного шланга. Проезжающие по узкой мостовой машины — им вообще места немного оставили — выпускали из-под колес веер брызг выше самой машины и окатывали прохожих, которые и так шли гуськом вдоль стенок. Когда я перебегала улицу, то кроссовки набрались водой по края и хлюпали так, что даже сквозь городской шум было слышно. Особенно цинично смотрелись фонтаны.

Вода в каналах поднялась, и серые тучи, как крышкой, прихлопнули остроконечные верхушки домов.

«Еще немного, — подумала я, — и селедку можно будет ловить прямо на площади».

Когда я добежала до отеля, я была мокрая вся — от ног до помпона на шапочке, и, чего никогда не бывало, вода залилась даже в рукава: я же несла в поднятой руке зонтик, и руки были в дожде до локтя.

Вот вечно я обо всякой ерунде пишу: дождь, рыба, еще сейчас расскажу, что в отеле отключили лифт и мы все мокрой чередой тащились каждый на свой этаж, — а великий замысел как лежал — так и лежит.

Спущусь-ка я в бар, выпью чего-нибудь, чтобы не простыть.