Я кривила губы. Только при большом приближении, с учетом всех обстоятельств: убогого советского фона, неподготовленного слушателя, малообразованной критики, полной закрытости от мировых литературных процессов – можно было назвать Вознесенского поэтом. Равно как и двух других, Рождественского и Евтушенко, воссиявших одновременно.
Но и не назвать их поэтами не поворачивалась душа. Как все девочки, я хранила в конфетной коробке вырезки из газет с фотографиями Магомаева – «Загадай желанье в самой синей полночи и никому его не назови-и-и-и!», как все студенты, ловила билетик у перехода, чтобы попасть в Ленком на «Юнону и Авось» – «Ты меня на рассвете разбудишь, провожать необутая выйдешь», как вся страна, слушала под Новый год воркованье Мягкова «Со мною что-то происходит, ко мне мой старый друг не ходит»…
При всей доброй воле и филологической скрупулезности не получалось поставить их на второй, третий культурный фон, которые всегда нужны для того, чтобы были видны гении. Этот второй фон был прочно занят, там рука об руку стояли Ахмадулина с Юнной Мориц, пел Окуджава, «молчал» Давид Самойлов.
Не тянули они и на какую-нибудь особую гражданственность, за которую мы по школьной русской традиции любим Некрасова, Галича и Высоцкого.
Образ жизни: гавайские рубахи, служебные «Волги», начальственные выволочки – сам Начальник ногой топнул – нет-нет, не войдет, конечно, в историю Вознесенский только благодаря тому, что на него постучал сапогом Хрущев. При всех своих шортах и полароидах не были они конформистами, они даже не сильно заблуждались, точно знали, когда и для чего их используют, а если и принимали подачки, то честно делились с друзьями.
Вольные игроки со словом, унимая неостывший страх в коленках («всего десять лет как тараканище умер»), они показывали всему миру, что страна выжила.
Подгадил им, конечно, Аксенов своими воспоминаниями. Особенно потрясает эпизод, когда эти три плейбоя на берегу Москвы-реки встречаются с Поэтом. Покровительственно похлопывает по плечу Рождественский: «Все, завтра неси 20 стишков, опубликуем, станешь настоящим советским поэтом». Мудрый Евтушенко кивает головой: «Есть у меня тетенька знакомая, она вызовы делает». И молчит Вознесенский. Как интересно.
Смерть – великое дело. Смерть человека, который вошел в историю, прочищает мозги. Хоть на минуту. Вот в эту минуту до меня дошло наконец, кто они такие.
Рок-звезды.
Не в ту линейку я их все время пыталась встроить. Вместе со всеми, не я одна заблуждалась. Только поставьте их имена рядом с Queens, Pink Floyd, Bob Dylan, Joan Baez,… Борис Гребенщиков, Андрей Макаревич, Юрий Шевчук, и все станет ясно – стадионы, полемический задор, цепкость каждого слова… Тут и гавайские рубашки, автографы, барышни, компании, выпивка, коктебели, и – Слава. Слава, которая выпирает за форматы любых поэтических сборников.
И музыка, которая, как янтарь, навеки схватила их слова и сохранит (позвольте мне такую банальность) в ожерелье русской истории, культуры и поэзии.
Эксперт, 08.06.2010
