Федор Касьянович Пыльников заглянул в вагон через мутное дверное стекло и шмыгнул обратно, в тамбур.

– Господи, опять эти контролеры.

Он вздохнул, привычно подоткнул подол савана и полез в окошко вагона. Штрафовать бы его, конечно, не стали – ну сколько он места занимает. Да и как можно оштрафовать приведение, даже такое маленькое, каким был Федор Касьянович. Просто Пыльников не любил лишних разговоров. К тому же, на прошлой неделе, вылущивая из тамбура безбилетного пэтэушника, контролер. Приняв Федора Касьяновича за огнетушитель, ударил его локтем в грудь. А ведь тот при жизни страдал грудной жабой, и воспоминание о ней временами побаливало.

Федор Касьянович, кряхтя и отмахиваясь от искр, забрался на крышу вагона, аккуратно расстелил газету и принял позу кролика. Вот уже десять месяцев он выравнивал осанку по системе йогов. Да, ровно десять, с того самого дня, когда он познакомился с леди Джейн. С юной и очаровательной леди Джейн, которая триста семьдесят лет тому назад задушила свою тетушку, чтобы в ее шляпке поехать на рыцарский турнир. «Триста пятьдесят», – поправился Федор Касьянович и покраснел. Ведь это была его первая любовь.

Пыльников переложил правую ногу на левое плечо, вынул из кармана табакерку, дареную самим столоначальником, подцепил желтым пальцем понюшку табаку и с удовольствием чихнул.

Скорый неожиданно тряхнуло, и Пыльников, едва успев за что-то ухватиться, сел по-человечески. Поясница ныла.

– К погоде небось, – сокрушенно подумал Пыльников, – а я, старый дурак, все кроликом изгаляюсь.

Он махнул рукой и перевернул песочные часы. До Лондона Оставалось восемь часов двадцать пять минут. Если ему удастся поймать такси прямо на вокзале, то он успеет в файв-о-клок: миссии Дрок очень пунктуальна и не терпит опозданий. А ссориться с ней Федору Касьяновичу совсем не хотелось – ведь, в сущности, кроме нее, у него никого не было, – с тех пор, как его покинул Шуша.

В свете Пыльникова не принимали. Федор Касьянович понимал и не обижался. Ему, какому-то коллежскому регистратору, у которого всех отличий-то – одна золотая табакерка на день тезоименитства, смешно даже появиться среди высокородных призраков, с их блестящими связями и легендарными злодействами.

А про то, как Федор Касьянович затесался в привидения, и рассказывать неприлично. Ну, упал себе с верхней полки паровоза братьев Черепановых, и все.

Самой миссис Дрок приходилось сложнее. В свое время ей случилось стать первой дамой, погибшей под колесами автомобиля, идущего с недозволенной скоростью: 9 километров в час, и теперь она служила рекламой в крупной страховой компании.

Пыльников поежился. Мокрый туман заползал ему за шиворот. Он поплотнее закутался в саван и сосредоточился на мысли о чашке горячего крутого чая. Такой чай промозглыми туманными вечерами ставила перед ним миссис Дрок, когда он, пододвинув ближе к камину кресло мисс Седли – сухопарой дамы с седыми буклями, устраивался у окна и слушал в пол-уха тихо журчащие рассказы лорда Ланкастера о доброй старой Англии…

Иногда к ним захаживал призрак коммунизма. От долгих блужданий по Европе у него стирались ноги. Но от мозольного пластыря, который Федор Касьянович предлагал ему по человечеству, отказывался; он был материалистом и в приведения не верил.

Там же, у миссис Дрок Федор Касьянович и познакомился с леди Джейн. Изящную шляпку, этот боевой трофей, по очереди носили ее многочисленные поклонники. Явного предпочтения юная леди никому не оказывала, но мисс Седли, которая знала все светские сплетни на два века вперед, сообщила обомлевшему от волнения Пыльникову, что счастливым избранником станет, скорее всего, лорд Ланкастер – недаром она зачастила на вторники к миссис Дрок, которая приходилась лорду внучатой племянницей.

Федор Касьянович с выбором леди Джейн в душе согласился. Лорд Ланкастер – чего только стоил один его плащ, который он элегантно перекидывал через плечо…

– Пэр Англии, – покачал головой Федор Касьянович, – а я что? Коллежский регистратор, фитюлька какая-то, мошка. И чего каждый отпуск в Лондон таскаться, только миссис Дрок болтовней своей глупой беспокоить. Сидел бы дома, нет, волокется куда-то старый дурак. Вот что Шушун Иванович бы сказал?

Пыльников достал носовой платок и громко высморкался. Он всегда расстраивался, когда вспоминал Шушу. Милого, старого, обшарпанного домового, который жил в его подъезде до тех пор, пока паровоз не заменили электричкой. Тогда он переселился в домик станционного смотрителя на глухом полустанке. Делать там было особенно нечего, только раз в год перевести стрелку, да собрать для одноногого стрелочника грибы и чернику. Но оторванный от родного гнезда Шуша стал резко сдавать. В редкие наезды – а Федор Касьянович мог навещать друга только когда устраивался на поезд Урюпинск – Усть-Ку, Пыльников замечал, что Шуша начал как-то замыкаться в себе, морщиться и усыхать. Так и сошел на нет шушун Иванович – просто однажды никто не встретил Пыльникова на глухом полустанке, и племянник одноногого стрелочника, который учился в ЛЭТИ, не получил обычную банку черничного варенья, и поезд, который раз в год заезжал в эти края, сошел с рельс.

А ведь просил его Пыльников, Христом-Богом молил остаться. Место свое уступил, за кипятильником, и стаканы за него мыл, и ручки медные в купейных вагонах чистил – отдыхай, мол, Шушун Иванович на заслуженной пенсии, но так и не удержал. Не внес старик электричества.

– А сидел бы с ним сейчас, – размечтался вдруг Федор Касьянович, у меня за кипятильником. Чаи бы распивали. Он, бывало, подопрет мордочку свою волосатеньким кулачком, деликатно так на чай подует… Не про вас, сказал бы англицкая барышня, не про вас…

Пыльников потер поясницу и сложил в чемодан песочные часы. «Пора бы и уйти котроллерам-то», – подумал он и спустился в вагон.

Свет уже притушен. Федор Касьянович пугнул одинокого курильщика и просочился в купе к проводнице. Та уже спала, прикрыв лицо форменным беретом.

– Набегалась, небось, за день, – посочувствовал Пыльников и прикрыл ее одеялом.

Он вытер стаканы, пересчитал брошенное в углу белье и разложил аккуратными стопками сахар. Ему не спалось.

Проводница вдруг заворочалась, берет сполз с ее лица, и Пыльников увидел, что она улыбается. Чуть-чуть, только одной ямочкой на щеке, ну совсем как миссис Дрок. А может и не совсем так, но ему не с кем было сравнивать, ведь больше ему никто и никогда не улыбался…

Он присел у нее в ногах и суетливо, спеша и перескакивая с одного на другое, начал рассказывать ей о юной и прекрасной леди Джейн, об одноногом стрелочнике на глухом полустанке, о сухопарой мисс Седли с седыми буклями, о маленьком засыхающем от одиночества домовом, о блестящем лорде Ланкастере, о том, что он очень не любит, когда его называют приведением – он, конечно, всего лишь коллежский регистратор, мошка, но зачем же средним родом попрекать…

А проводница спала, и ей снился толстый пассажир из третьего купе в тренировочном костюме и с элегантно перекинутым через плечо полотенцем.